«Татарский культурный проект», о котором пишет автор, выковался в течение полутора веков на пространствах округа ОМДС, преимущественно в регионе Среднего Поволжья и Южного Урала. Он действительно был единым и концентрировался вокруг ОМДС, которое сетью своих мечетей покрывало эти пространства. В свою очередь, мечети не существовали отдельно от мектебов и медресе, в которых обучалось большинство детей, по крайней мере — мальчиков. Эта институциональная структура, которая, по мнению Хабутдинова стала той средой, где формировалось национальное самосознание татар, и находится в фокусе его исследования.

В работе проанализированы ключевые институты и формы организации татарского мусульманского общества и их трансформация в период с конца XVIII до начала XX в. от сельской общины-махалли, бывшей основной структурной единицей Оренбургского магометанского духовного собрания, до политических фракций российского парламента и органов тюрко-татарской национальной автономии. Среди этих институтов изучаются также мусульманские благотворительные общества и всероссийские мусульманские партии и движения.

В своих рассуждениях о судьбах татарской мусульманской цивилизации в России А. Ю. Хабутдинов отталкивается от концепции кризиса постордынской городской культуры после российского завоевания и «рурализации» — перехода к сельскому образу жизни — большинства мусульманского населения Поволжья. Эта логика хорошо вписывает его теорию в канон традиционной татарской историографии XVIII–XIX вв., которая представляла «историописание» своего народа, начиная с оплакивания трагической судьбы Казанского и других мусульманских ханств Северной Евразии.

Автор отмечает, что основой для исламской идентичности в российский период истории края стала махалля, а не целостная городская община, как ранее. Соответственно махалля в регионе превратилась в чисто сельскую структуру везде кроме Казани, население которой полностью сменилось в результате завоевания 1552 г. Именно махалля стала примером общенационального института, распространенного на огромном пространстве от Риги до Иркутска и от Архангельска до Астрахани.

С точки зрения автора, можно говорить о трех вариантах развития мусульманской общины Волго-Уральского региона, в чем-то взаимодополняющих, в чем-то противоречащих друг другу. Они отличаются друг от друга как хронологически, так и по группам сторонников этих проектов. Первым хронологически был проект религиозной автономии, контуры которого просматриваются в петициях мусульманских депутатов Волго-Уральского региона в Уложенной комиссии в 1767–1768 гг. и который был в целом реализован в едином ОМДС, учрежденном в 1788 г. Его наиболее серьезным инвариантом является проект единой религиозной автономии российских мусульман во главе с Раис аль-Улама, закрепленный в постановлениях III Всероссийского мусульманского съезда 1906 г., предусматривавший сохранение ОМДС как одного из пяти (с 1914 г. — из шести) российских муфтиятов.

До 1917 г. идею религиозной автономии поддерживали все группы элиты, так как она рассматривалась в качестве единственно возможного варианта в условиях Российской империи. На III Всероссийском мусульманском съезде 1906 г. Исмаил Гаспринский призвал к тому, чтобы автономию возглавили религиозный лидер Галимджан Баруди и светский — Юсуф Акчура. Таким образом, муфтием должен был стать улем, а его помощником — представитель светской интеллигенции. Согласно постановлениям съезда, разработанным образовательной комиссией, создавалась автономная мусульманская система образования, где местные общины контролировали школы. Главным методическим и аналитическим центром, контролирующим программы и учебную литературу, становился Всероссийский Союз учителей. В независимую структуру, контролируемую преимущественно светской интеллигенцией, превращалась всероссийская партия Иттифак аль-муслимин, а затем и мусульманская фракция Государственной Думы.

В мае 1917 г., когда была провозглашена религиозная автономия мусульман округа ОМДС, стала понятной нереальность единой общероссийской автономии. «Звездным часом» светской интеллигенции и лично Садри Максуди станет провозглашение национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири на II Всероссийском мусульманском съезде в июле 1917 г. и создание его правительства — Вакытлы Милли Идарэ (Временного Национального Управления) под председательством С. Максуди. Три его назарата (министерства) состояли из председателя и шести членов коллегии и представляли собой три наиболее могущественные профессиональные корпорации татарского мира: Диния Назараты сохранило структуру ОМДС, Мэгариф Назараты (просвещения) комплектуется из представителей «Бютенрусия Укытучылар жэмгыяте» («Всероссийского общества учителей»), Малия (финансовое) — из буржуазии, представлявшей местные национальные фонды. Три общенациональных центра: Казань, Уфа, Оренбург/Троицк имели своих представителей в каждом из назаратов.

Но уже на этом съезде радикальное молодое учительство, учащиеся и военные выступят с планами перенесения тяжести на создание территориальной автономии и воинских частей. Необходимо отметить, что планы религиозной, национально-культурной и территориальной автономии прямо не противоречили, а во многом дополняли друг друга. Произошло своеобразное распределение ролей, когда лидеры старшего поколения сконцентрировались в Диния Назараты, среднего — в собственно Милли Идарэ, а младшего — в Коллегии Урало-Волжского Штата (Идель-Урала).

В исследуемый период татары могут рассматриваться как группа, обладающая двойной идентичностью. Они признавали себя подданными немусульманского российского государства и в то же время продолжали оставаться частью мусульманской уммы. Российские императоры сменили османского султана и халифа в качестве политического, а муфтии — в качестве религиозного лидера. Вместе с тем на протяжении этого периода права и обязанности мусульман округа Оренбургского духовного собрания отличались от прав и обязанностей православного населения. Мусульманская и христианская общины наряду с религиозными отличиями продолжали сохранять собственные обычаи и правовые нормы, группы элиты, образовательную систему и фактически не смешивались в сфере семейно-брачных отношений. Неслучайно, что все исследователи характеризовали изолированные мусульманские общины как своеобразные мини-государства. Однако наряду с тенденциями изоляции и обособления существовали стабильно усиливавшиеся тенденции интеграции в российское государство и общество.

До создания единой системы земских и городских учреждений в Волго-Уральском регионе в 1860—1870‑е гг. можно говорить о взаимодействии, прежде всего, российского государства и татарского общества. Начиная с этого периода и особенно с начала XX в., возрастает взаимодействие российского и татарского обществ вначале на локальном и региональном, а затем и на общероссийском уровнях. Вместе с тем автор отмечает, что татарское общество с его институтами на протяжении всего этого периода оставалось в целом автономным феноменом и обладало организациями, не зависимыми от общероссийских аналогов.

Сходное положение, по мнению автора, мы наблюдаем в системе прав и религиозного устройства мусульман России, сформированного при Екатерине II. Соотношение «между «государственным» («титульным») народом и остальными этносами отличало Российскую империю не только от западноевропейских полиэтнических структур, но и от Речи Посполитой и от Габсбургской империи. Ближе всего к ней была Османская империя, с которой у России находились параллели и в традиции прагматичного отношения с другими культурами и религиями.

Автор отмечает, что в России признание определенной автономии татар обозначало не только стабилизацию ситуации во внутренних районах Империи, но и обеспечивало возможности для экономического и политического проникновения в казахские степи и Центральную Азию. В конце XVIII в. произошло достижение компромисса между татарской элитой и российским государством. В результате признания официального статуса Ислама мусульмане Внутренней России и Сибири получили религиозную автономию в весьма усеченном виде. Взамен татарская элита обеспечивала лояльность мусульман, а также выполняла функции торговых и политических агентов российского государства в казахских степях, Центральной Азии и в целом ряде других мусульманских государств.