Маис Назарли
Скрытое и явленное.
Гейюр Юнус.
Гейюр Юнус.
В апреле 2011 года Фонд Марджани открыл в Государственном музее Востока выставку «Скрытое и явленное. Гейюр Юнус. Живопись. Графика». Сегодня мы публикуем фрагменты из альбома, сопровождающего выставку. Автор текстов Маис Назарли.
Публикуемые работы принадлежат коллекции Фонда Марджани.
Публикуемые работы принадлежат коллекции Фонда Марджани.
Открытие выставки в музее Востока
Гейюр Юнус родился 26 марта 1948 в поселке Амираджаны
1971 окончил Азербайджанское Государственное Художественное училище им. А. Азимзаде
1977 окончил Академию Художеств в Тбилиси
С 1972 участник персональных и групповых выставок в Азербайджане и за рубежом
С 1980 член Союза Художников Азербайджана
1995 лауреат международной премии «Хумай»
1971 окончил Азербайджанское Государственное Художественное училище им. А. Азимзаде
1977 окончил Академию Художеств в Тбилиси
С 1972 участник персональных и групповых выставок в Азербайджане и за рубежом
С 1980 член Союза Художников Азербайджана
1995 лауреат международной премии «Хумай»
Гейюр Юнус сочетает в своем творчестве концептуальность и стремление к романтике. Склонный к рефлексии, художник-философ, он всегда точно знает, что именно хотел выразить. Кстати, это ставит его особняком среди обычно тяготеющих к спонтанному лиризму азербайджанских живописцев. Мастер размышляет, он пишет притчи, обращается к памяти отцов, дедов, прадедов. Это «сказитель», а зачастую – хранитель мистического эпоса, воплощенного в визуальных образах, при помощи красок и линий.
Чрезвычайно интересен и его последовательный, не носящий характер случайного или модного увлечения интерес к чисто религиозной тематике. Исламские мотивы пронизывают творчество Юнуса. Это не стилизация под традиционные образцы, что весьма характерно для современного искусства многих мусульманских стран. Скорее, это индивидуальные, часто неожиданные поиски, где используются новаторские формы и собственное видение темы. Без преувеличения, Гейюра можно отнести к числу наиболее ярких среди тех сегодняшних художников, которые увлечены тематикой Востока.
В то же время Гейюр осознанно обращается как к мусульманской тематике, так и к христианским сюжетам, нередко отдавая дань традициям европейской живописи, в частности, итальянского Ренессанса, Северного Возрождения, нидерландской живописи XVII века.
Чрезвычайно интересен и его последовательный, не носящий характер случайного или модного увлечения интерес к чисто религиозной тематике. Исламские мотивы пронизывают творчество Юнуса. Это не стилизация под традиционные образцы, что весьма характерно для современного искусства многих мусульманских стран. Скорее, это индивидуальные, часто неожиданные поиски, где используются новаторские формы и собственное видение темы. Без преувеличения, Гейюра можно отнести к числу наиболее ярких среди тех сегодняшних художников, которые увлечены тематикой Востока.
В то же время Гейюр осознанно обращается как к мусульманской тематике, так и к христианским сюжетам, нередко отдавая дань традициям европейской живописи, в частности, итальянского Ренессанса, Северного Возрождения, нидерландской живописи XVII века.
«Раздвоение Луны» – одна из сложнейших по смысловой наполненности работ Гейюра. Не вдаваясь во все разнообразие интерпретаций коранического сюжета, важно помнить о том, что Бог способен разделить Луну. Можно сказать, что художник предлагает не самую простую версию идеи раздвоения. Бог создал Вселенную, а в ней – Солнце и планеты, которые находятся в беспрерывном движении. Луна становится полумесяцем благодаря вращению планет.
Существуют галактики, которые подчиняются воле Творца. Превращение Луны в полумесяц – наглядное выражение Его могущества. Он властвует над всем Универсумом, Им же созданным. Это важное знамение для людей понимающих, а для неверующих – предостережение, что есть Сила, управляющая миром.
Вверху картины – та самая раздвоенная Луна. Синим цветом выделена затемненная ее часть, а белым – освещенная. Луна у Гейюра сложена из точек – атомов, объединяющих космос. Внизу, в подлунном мире, по замыслу автора, – сама Вселенная, состоящая из бесконечного количества галактик. Одновременно художник делает ее ощутимо схожей с верхней частью надгробия, которое символизирует вход в иной мир.
Существуют галактики, которые подчиняются воле Творца. Превращение Луны в полумесяц – наглядное выражение Его могущества. Он властвует над всем Универсумом, Им же созданным. Это важное знамение для людей понимающих, а для неверующих – предостережение, что есть Сила, управляющая миром.
Вверху картины – та самая раздвоенная Луна. Синим цветом выделена затемненная ее часть, а белым – освещенная. Луна у Гейюра сложена из точек – атомов, объединяющих космос. Внизу, в подлунном мире, по замыслу автора, – сама Вселенная, состоящая из бесконечного количества галактик. Одновременно художник делает ее ощутимо схожей с верхней частью надгробия, которое символизирует вход в иной мир.
Небо сумрачное, в тяжело нависших облаках. Дерево на черном фоне принадлежит миру земному – темному, тяжелому, не вполне ясному. Рядом с деревом – странные, казалось бы, геометрические фигуры: составленные из точек белый квадрат и красный треугольник. Для автора картины это миры загробный (светлый) и земной – уже не настолько светлый, так как он обагрен цветом крови. Однако оба они связаны с Вселенной, созданной Творцом. Прямоугольник условно обозначает надгробие – земное, простое, а треугольник символизирует иерархию мироустройства, но мириады галактик присутствуют повсюду.
В центре композиции – собственно надгробие, по форме напоминающее михраб (нишу в стене мечети, указывающую мусульманам направление на Каабу). В просвете, словно в арке, солнце отражается в море. Там ясно и радостно. Здесь вновь сталкиваются два мира – земной и потусторонний. В последнем всегда светло и прекрасно, именно к нему надо стремиться. Это и есть Рай, который обещает Милостивый и Милосердный.
В центре композиции – собственно надгробие, по форме напоминающее михраб (нишу в стене мечети, указывающую мусульманам направление на Каабу). В просвете, словно в арке, солнце отражается в море. Там ясно и радостно. Здесь вновь сталкиваются два мира – земной и потусторонний. В последнем всегда светло и прекрасно, именно к нему надо стремиться. Это и есть Рай, который обещает Милостивый и Милосердный.
Раздвоение Луны. 1986
Х., м. 85х65
Х., м. 85х65
Тему чуда художник развивает в работе «Раздвоение Луны» 1989 года.
Но если в то время, когда Гейюр писал первую картину с таким названием, он еще только надеялся, что в его семье родится третий ребенок, то в момент создания этой композиции он уже знает, что удивительное свершится. И это чудо соответствует тому, которое совершил Бог, разделив Луну. Ее еще нет, но уже появилось ее изображение, и это поражает. Удивительные силы, которые являет Бог, раздваивая Луну, сродни тому чуду, которое Он вершит, «раздваивая» женщину.
Название картины отражено в самой структуре произведения. Раздвоен даже холст (редкий случай в живописи Гейюра) – здесь состыкованы два отдельных полотна. Два минарета обрамляют композицию по краям. В ее центре вверху – меч, словно пронзающий не только Луну, но и живую плоть. Одновременно этот меч не позволяет забыть о том, по лезвию которого должен пройти по дороге в рай каждый правоверный.
Багровый цвет Луны, очевидно, напоминает о крови, которая проливается в момент появления на свет человека. Однако общее настроение картины – вновь мечта и ожидание, предвосхищение и осознание чуда, которое возникает благодаря воле Творца.
Но если в то время, когда Гейюр писал первую картину с таким названием, он еще только надеялся, что в его семье родится третий ребенок, то в момент создания этой композиции он уже знает, что удивительное свершится. И это чудо соответствует тому, которое совершил Бог, разделив Луну. Ее еще нет, но уже появилось ее изображение, и это поражает. Удивительные силы, которые являет Бог, раздваивая Луну, сродни тому чуду, которое Он вершит, «раздваивая» женщину.
Название картины отражено в самой структуре произведения. Раздвоен даже холст (редкий случай в живописи Гейюра) – здесь состыкованы два отдельных полотна. Два минарета обрамляют композицию по краям. В ее центре вверху – меч, словно пронзающий не только Луну, но и живую плоть. Одновременно этот меч не позволяет забыть о том, по лезвию которого должен пройти по дороге в рай каждый правоверный.
Багровый цвет Луны, очевидно, напоминает о крови, которая проливается в момент появления на свет человека. Однако общее настроение картины – вновь мечта и ожидание, предвосхищение и осознание чуда, которое возникает благодаря воле Творца.
Раздвоение Луны
1989 Х., м. 101х97
Как знать, а вдруг былое возродится, и подобные лица вернутся? Красота спасет мир? Так хотелось бы верить, что спасет. Ведь недаром один из любимых постулатов в исламе: Бог красив и любит красоту.
Композиция «Бакинцы» – несомненно, тоже одна из самых сложных у Гейюра, в ней причудливо переплетаются времена и события, объединяются элементы, принадлежащие разным символическим системам, даже разным цивилизациям. Так, надписи арабскими буквами в двух клеймах, помещенных в верхнем ярусе картины (справа «Баку», а слева – «Азербайджан»), сочетаются с натуралистическим изображением рыбы в центре, которая воплощает собой одновременно и образ Каспия, то есть родины художника, и христианский символ Спасителя.
История, таким образом, соединена с современностью, и мастер дает собственное мифопоэтическое осмысление трагедиям, случившимся на протяжении ХХ века.
Обычно Гейюр не пишет даже условную современность. Поэтому сразу же возникает вопрос: почему в картине электрические лампочки? Неожиданно для автора, обычно оперирующего элементами традиционной символики, вдруг появляются, казалось бы, совершенно ему не свойственные атрибуты «инженерной» цивилизации. Это пресловутые «лампочки Ильича».
Разноцветные провода в этой композиции – вовсе не для красоты, вернее, любования красотой. Многое становится ясно, когда видишь, что поверху картинного поля «проложены» провода красного цвета – цвета крови. Поначалу это производит странное впечатление. Вдобавок на переднем плане изображен странный раздваивающийся цветок. Это и опиумный мак, и в то же время «каменный цветок», в ветвях которого – рубины, топазы, аквамарины, жемчуга... И один, и другой необычны по трактовке.
Примечательно, что бутоны формой и цветом отчетливо напоминают лампы. Художник словно хочет сказать, что «лампочка Ильича» и опиумный мак одинаково опасны. Обещанный рай на земле, так и не построенный, тоже оказался опиумом…
Одетые в национальные костюмы персонажи данной композиции, бакинцы 1920-х годов, по словам художника, открыто смотрят в будущее. Их окрыляет надежда, вера в лучшее, мечта. Скоро таких лиц больше не останется – их уничтожит жестокая история. Ведь эти люди поверили в светлое будущее, озаренное теми самыми лампочками…
И лишь грусть двух маленьких девочек-сестер, изображенных на первом плане, свидетельствует, что нет теперь таких бакинцев. Они ушли в прошлое - обманутые, завороженные, напрасно обнадеженные. Картина очень печальна, потому что повествует о безвозвратно ушедшем.
Только роскошь этого странного цветка - парадоксальным образом – дает немного утешения. Как знать, а вдруг былое возродится, и подобные лица вернутся? Красота спасет мир? Так хотелось бы верить, что спасет. Ведь недаром один из любимых постулатов в исламе: Бог красив и любит красоту.
Вольно или невольно, в этой картине Гейюр вновь обращается к теме «Совершенного человека». Тоска по идеальному, забытому, утраченному – один из лейтмотивов творчества мастера – переносит эту, казалось бы, историческую композицию на иной, метафизический уровень.
История, таким образом, соединена с современностью, и мастер дает собственное мифопоэтическое осмысление трагедиям, случившимся на протяжении ХХ века.
Обычно Гейюр не пишет даже условную современность. Поэтому сразу же возникает вопрос: почему в картине электрические лампочки? Неожиданно для автора, обычно оперирующего элементами традиционной символики, вдруг появляются, казалось бы, совершенно ему не свойственные атрибуты «инженерной» цивилизации. Это пресловутые «лампочки Ильича».
Разноцветные провода в этой композиции – вовсе не для красоты, вернее, любования красотой. Многое становится ясно, когда видишь, что поверху картинного поля «проложены» провода красного цвета – цвета крови. Поначалу это производит странное впечатление. Вдобавок на переднем плане изображен странный раздваивающийся цветок. Это и опиумный мак, и в то же время «каменный цветок», в ветвях которого – рубины, топазы, аквамарины, жемчуга... И один, и другой необычны по трактовке.
Примечательно, что бутоны формой и цветом отчетливо напоминают лампы. Художник словно хочет сказать, что «лампочка Ильича» и опиумный мак одинаково опасны. Обещанный рай на земле, так и не построенный, тоже оказался опиумом…
Одетые в национальные костюмы персонажи данной композиции, бакинцы 1920-х годов, по словам художника, открыто смотрят в будущее. Их окрыляет надежда, вера в лучшее, мечта. Скоро таких лиц больше не останется – их уничтожит жестокая история. Ведь эти люди поверили в светлое будущее, озаренное теми самыми лампочками…
И лишь грусть двух маленьких девочек-сестер, изображенных на первом плане, свидетельствует, что нет теперь таких бакинцев. Они ушли в прошлое - обманутые, завороженные, напрасно обнадеженные. Картина очень печальна, потому что повествует о безвозвратно ушедшем.
Только роскошь этого странного цветка - парадоксальным образом – дает немного утешения. Как знать, а вдруг былое возродится, и подобные лица вернутся? Красота спасет мир? Так хотелось бы верить, что спасет. Ведь недаром один из любимых постулатов в исламе: Бог красив и любит красоту.
Вольно или невольно, в этой картине Гейюр вновь обращается к теме «Совершенного человека». Тоска по идеальному, забытому, утраченному – один из лейтмотивов творчества мастера – переносит эту, казалось бы, историческую композицию на иной, метафизический уровень.
Бакинцы. 1989
Х., м. 110х100
Х., м. 110х100
Чай на Востоке любят. Пьют черный, зеленый, красный, сладкий, несладкий и очень сладкий, до обеда или после, утром и перед сном, горячий и холодный, крепкий и не очень.
В Азербайджане предпочитают чай черный, только свежий, не сладкий, но вприкуску. Для этого годится лишь твердый кусковой сахар, который колют особыми щипчиками. Образующиеся неровные кусочки выглядят как-то природнее, естественнее, в отличие от одинаковых и скучных кубиков машинного производства. Чай, по традиции, пьют из специальных хрустальных или стеклянных стаканчиков грушевидной формы, которые так и называются «армуды» – груша.
Существует один-единственный обычай, когда чай сразу подается сладким. Это сватовство. Можно даже сказать, что со стакана чая все и начинается. Первый, полуофициальный этап сватовства называется «Да». Несколько человек – уважаемые представители рода юноши – приходят в дом будущей невесты. Повод известен, однако завуалирован. Не предполагается обильная трапеза – но, согласно традиции, непременно устраивается чаепитие.
Существует один-единственный обычай, когда чай сразу подается сладким. Это сватовство. Можно даже сказать, что со стакана чая все и начинается. Первый, полуофициальный этап сватовства называется «Да». Несколько человек – уважаемые представители рода юноши – приходят в дом будущей невесты. Повод известен, однако завуалирован. Не предполагается обильная трапеза – но, согласно традиции, непременно устраивается чаепитие.
В заключение сватовства снова подается чай. Несладкий означает отказ, если же в стакан чая уже положили сахар, то это и означает «да» – скрытое согласие, подтверждение намерений. Отведав сладкий чай, можно договариваться о следующем этапе сватовства.
Конечно, любой ритуал вариативен, и поэтому описание условно. Но некая основа, направленность церемониала сохраняется, и невербальная «сладость познания» действительно существенна в свадебном ритуале.
Конечно, любой ритуал вариативен, и поэтому описание условно. Но некая основа, направленность церемониала сохраняется, и невербальная «сладость познания» действительно существенна в свадебном ритуале.
Гейюр предлагает свою интерпретацию этого обычая. Картина очевидно «двойственна». Две девушки, два стакана (ясно, что того самого сладкого чая), два ангела, существующих в мировидческой модели Гейюра. На первом плане девушка, уже дождавшаяся своей участи, на втором она же, но еще в состоянии неопределенности. Вместе с тем в ней ощутимо растущее ожидание, надежда.
Одновременно для девушки этот чай означает возможность продолжить свой род, а это всегда связано с темой Благовещения, которая регулярно возникает у Гейюра. Окрашенные хной пальцы отсылают к праздничному убранству будущей невесты, которая пока еще ждет решения своей судьбы. Аллюзия на живопись Возрождения подчеркнута изображением почти ренессансных одежд.
Маленькое деревце на заднем плане – традиционный для Гейюра образ мечты. Здесь вновь звучит характерная для художника тема ожидания, в данном случае имеющая более глубинный символический подтекст. Тревожное состояние, в котором находится девушка, – не что иное, как ностальгия по Сокрытому.
Актуальная для мусульман идея единства созерцания прослеживается в этой композиции. Мир зеркален, а Бог смотрится в зеркало, любуясь своим отражением… Мир являет себя в различных ипостасях. Он много-образен, неоднозначен, и только поэтому возможно ожидание. Ожидание Прекрасного.
Одновременно для девушки этот чай означает возможность продолжить свой род, а это всегда связано с темой Благовещения, которая регулярно возникает у Гейюра. Окрашенные хной пальцы отсылают к праздничному убранству будущей невесты, которая пока еще ждет решения своей судьбы. Аллюзия на живопись Возрождения подчеркнута изображением почти ренессансных одежд.
Маленькое деревце на заднем плане – традиционный для Гейюра образ мечты. Здесь вновь звучит характерная для художника тема ожидания, в данном случае имеющая более глубинный символический подтекст. Тревожное состояние, в котором находится девушка, – не что иное, как ностальгия по Сокрытому.
Актуальная для мусульман идея единства созерцания прослеживается в этой композиции. Мир зеркален, а Бог смотрится в зеркало, любуясь своим отражением… Мир являет себя в различных ипостасях. Он много-образен, неоднозначен, и только поэтому возможно ожидание. Ожидание Прекрасного.
Сладкий чай. 2007
Х., м. 60х55
Х., м. 60х55
Иногда художник выступает своеобразным иллюстратором коранических сюжетов. Так, в графическом листе «Двое» он обращается к восьмидесятой суре Корана – «Нахмурился». Речь идет о том, что к Пророку подошел неверующий и хотел спросить о чем-то сущностном, но в ответ Пророк лишь нахмурился и отвернулся. Тогда Бог обратился к Пророку, сказав, что его дело пророчествовать, а не отворачиваться. Ведь, возможно, этот человек хотел излить свою душу и встать на путь истинный.
На листе две фигуры, расположенные почти зеркально. У Пророка нет лица. По мнению автора композиции, Пророка никто не запечатлел в его время, и потому изобразить его лик невозможно, тогда как обратившийся к нему, если так можно выразиться, – человек-абстракция. А значит, не столь важно, как он выглядит. В этом случае фантазия возможна. На условном лице Пророка есть печать Бога (надпись «Аллах»). Очень напряженный фон (автор передает это настроение резкими, жесткими, интенсивными штрихами) вполне объясним, ведь нахмурился не столько Пророк, сколько Бог. Редчайший случай критики по отношению к Пророку в Коране.
У «слепого», как он назван в кораническом тексте, одна рука поднята. Можно сказать, что он уже готов к внутренней молитве. Пророк изображен почти в той же позе. Их фигуры симметричны, как симметричен мир, поскольку он зеркален. В гармонии такой симметрии присутствует надежда на то, что Божественное указание будет точно соблюдено и «слепой» прозреет, обратившись к Богу.
На листе две фигуры, расположенные почти зеркально. У Пророка нет лица. По мнению автора композиции, Пророка никто не запечатлел в его время, и потому изобразить его лик невозможно, тогда как обратившийся к нему, если так можно выразиться, – человек-абстракция. А значит, не столь важно, как он выглядит. В этом случае фантазия возможна. На условном лице Пророка есть печать Бога (надпись «Аллах»). Очень напряженный фон (автор передает это настроение резкими, жесткими, интенсивными штрихами) вполне объясним, ведь нахмурился не столько Пророк, сколько Бог. Редчайший случай критики по отношению к Пророку в Коране.
У «слепого», как он назван в кораническом тексте, одна рука поднята. Можно сказать, что он уже готов к внутренней молитве. Пророк изображен почти в той же позе. Их фигуры симметричны, как симметричен мир, поскольку он зеркален. В гармонии такой симметрии присутствует надежда на то, что Божественное указание будет точно соблюдено и «слепой» прозреет, обратившись к Богу.
Двое. 1989
Б., пастель, темпера. 30х40
Б., пастель, темпера. 30х40
Изредка Гейюр также обращается к мотивам классической восточной поэзии. Откровенных литературных аллюзий в живописи у него нет, хотя, конечно же, поэтическими пропитано все творчество художника. Однако в графике, обычно довольно лаконичной, он позволяет себе большую конкретность.
Из всех многочисленных вариаций поэмы «Лайли и Маджнун» художник выбирает трактовку известного поэта и мыслителя XVI века Мухаммада Физули.
Не пересказывая всего сюжета поэмы, стоит отметить, что ее часто называют восточной легендой о Ромео и Джульетте. Юноша и девушка, учась в одной школе, полюбили друг в друга. Их племена враждуют между собой. Кроме того, Маджнун – поэт и безумец. Отец Лайли отказывается отдавать дочь за Маджнуна, а выдает ее замуж за благородного Ибн Салама. После свадьбы Лайли признается мужу, что любит Маджнуна, и действительно полный благородства, великодушный Ибн Салам не прикасается к ней. В дальнейшем Лайли умирает от тоски.
Из всех многочисленных вариаций поэмы «Лайли и Маджнун» художник выбирает трактовку известного поэта и мыслителя XVI века Мухаммада Физули.
Не пересказывая всего сюжета поэмы, стоит отметить, что ее часто называют восточной легендой о Ромео и Джульетте. Юноша и девушка, учась в одной школе, полюбили друг в друга. Их племена враждуют между собой. Кроме того, Маджнун – поэт и безумец. Отец Лайли отказывается отдавать дочь за Маджнуна, а выдает ее замуж за благородного Ибн Салама. После свадьбы Лайли признается мужу, что любит Маджнуна, и действительно полный благородства, великодушный Ибн Салам не прикасается к ней. В дальнейшем Лайли умирает от тоски.
Иллюстраций к этой очень любимой художником поэме множество, но он выбирает эпизод, который традиционно не иллюстрировался: Ибн Салам приезжает, чтобы увезти с собой Лайли.
Он к ней явился, страстью трепеща.
Увидел: светоч скрыло покрывало,
В тени лицо, что сердце зажигало.
И страсть великим вспыхнула огнем,
Неукротимо разгораясь в нем.
Хотел сорвать фату, узреть отраду -
И между ними устранить преграду.
(Перевод В. Луговского)
Он к ней явился, страстью трепеща.
Увидел: светоч скрыло покрывало,
В тени лицо, что сердце зажигало.
И страсть великим вспыхнула огнем,
Неукротимо разгораясь в нем.
Хотел сорвать фату, узреть отраду -
И между ними устранить преграду.
(Перевод В. Луговского)
На этом графическом листе Ибн Салам выглядит горделиво, облачен в роскошное одеяние. Лайли с закрытым лицом – воплощение покорности. Такое состояние соответствует одному из макамов – как уже не раз говорилось, «стоянок» на духовном пути. Как это часто бывает в работах Гейюра, в изображении Лайли угадываются крылья – не откровенно прорисованные, но явно видимые. Она – словно смиренный ангел, повинующийся воле отца. По убеждению автора композиции, «Лайли не раскрылась как личность», и потому в ее позе ощущается «внутренняя тревога», передаваемая резкими, нервными полихромными штрихами.
Ибн Салам в самом деле красив и благороден, но невеста, наивная девочка, влюблена в безумного поэта. А Маджнун впоследствии умрет на ее могиле, и, вероятно, только Рай соединит их.
Ибн Салам в самом деле красив и благороден, но невеста, наивная девочка, влюблена в безумного поэта. А Маджнун впоследствии умрет на ее могиле, и, вероятно, только Рай соединит их.
Лайли и Маджнун. 1989
Б., пастель. 49х63
Чаще всего у художника образ женщины идеален, даже несколько оторван от реальной действительности, но в графическом листе «На Востоке» он пытается исследовать нюансы женской психики. Мастер создал этот лист после того, как посетил знаменитый дворец Топкапы в Стамбуле. Там бывали многие, но Гейюр захотел прорваться сквозь время и представить себе состояние женщин в гареме времен Османской империи.
Как известно, гарем – это запретное место для посторонних. Обитательницы султанских покоев, какими представил их Гейюр, сидят во дворе. Разные по возрасту и настроению, женщины грустят и надеются, мечтают и просто радуются жизни. А наблюдает за ними ангел – но, вопреки религиозной доктрине, согласно которой такие существа бестелесны и бесполы, гарем опекает ангел в женском обличье.
Как известно, гарем – это запретное место для посторонних. Обитательницы султанских покоев, какими представил их Гейюр, сидят во дворе. Разные по возрасту и настроению, женщины грустят и надеются, мечтают и просто радуются жизни. А наблюдает за ними ангел – но, вопреки религиозной доктрине, согласно которой такие существа бестелесны и бесполы, гарем опекает ангел в женском обличье.
На Востоке. 1991
Б., пастель. 48х60
По колориту работа чрезвычайно яркая. В одеждах практически всех персонажей присутствует красный цвет. Оттенки голубого напоминают о знаменитой керамике из турецкого Изника – его изразцами выложены почти все стены дворца Топкапы. Случайно или нет, но у всех женщин можно рассмотреть крылья. Все они немного ангелы.
Автор использует аврамические концепты: ангел или архангел рядом с ожидающими Его женщинами невольно ассоциируется с темой Благовещения.…
Автор использует аврамические концепты: ангел или архангел рядом с ожидающими Его женщинами невольно ассоциируется с темой Благовещения.…
Тема почитания первооснов религии прочитывается в графическом листе «Священная гора». В центре – гора Хира, на которой Пророк Мухаммад получил первое откровение. Перед этой горой верующие совершают молитву, но в тени ее холодно, а на солнце жарко. Отсюда и появляются неожиданные авторские символы. Слева – пять синих кругов, обозначающих в интерпретации Гейюра пять молитв на холоде, а столько же красных кругов справа – пять молитв на ярком солнце.
Внизу, под горой, в прямоугольнике из белых точек, – то, что в образно-символической системе художника указывает на Божественные имена. Они почти бесконечны, словно подчеркивает художник, таким образом произнося собственный зикр. Окружают композицию деревья, растущие в Мекке, которые изображены схематически и напоминают бордюр, довольно часто встречающийся на молитвенных ковриках.
Эти люди, молящиеся на жаре и холоде, верят в Откровение, начавшееся на горе Хира, так же, как верит в Него сам автор. Гейюр создал эту графическую композицию в далеком 1989 году, словно по наитию, почти как грезу, еще не будучи хаджи (совершившим паломничество в Мекку). И нарисованное – свершилось, как это не раз с ним бывало.
Внизу, под горой, в прямоугольнике из белых точек, – то, что в образно-символической системе художника указывает на Божественные имена. Они почти бесконечны, словно подчеркивает художник, таким образом произнося собственный зикр. Окружают композицию деревья, растущие в Мекке, которые изображены схематически и напоминают бордюр, довольно часто встречающийся на молитвенных ковриках.
Эти люди, молящиеся на жаре и холоде, верят в Откровение, начавшееся на горе Хира, так же, как верит в Него сам автор. Гейюр создал эту графическую композицию в далеком 1989 году, словно по наитию, почти как грезу, еще не будучи хаджи (совершившим паломничество в Мекку). И нарисованное – свершилось, как это не раз с ним бывало.
Священная гора. 1989
Б., пастель, темпера. 49х63
Б., пастель, темпера. 49х63
© Все права защищены Фонд Марджани
info@mardjani.ru
info@mardjani.ru
